Каше Галина Амосовна. Воспоминания

Воспоминания
Режим чтения


О моей маме

Светлой памяти Галины Амосовны Каше

Воспоминания Аллы Евгеньевны Кулевской (Радомской), дочери Галины Амосовны Каше

В 2010 году в издательстве «Паломник» вышла книга автора «Наше родное», посвященная памяти родителей, об истории нашей семьи, где немало строк довольно подробно написано о разных периодах жизни моей мамы – педагоге, дефектологе, логопеде, авторе многих книг и методических пособий и, наконец, очень добром и теплом человеке – Галине Амосовне Каше. Книга вышла, к сожалению, только в ста (!) экземплярах и вряд ли имеет шансы попасть в руки тех, кто помнит ее и интересуется ее биографией Поскольку труды ее постоянно переиздаются и не перестают приносить пользу по сей день, я решила поговорить о маме в журнале, на страницах которого в свое время она неоднократно печаталась.

Дед Галины Амосовны Марк Ефимович (Генрихович) согласно сохранившимся письмам в семейном архиве и документам в государственных архивах носил фамилию Kasche, а при написании фамилии отца уже в советское время ошибочно последняя буква была заменена на твердый знак – Кашъ. Впоследствии дети Амоса Марковича исправили эту ошибку и восстановили фамилию Каше.

Как рассказывал мой дед, предки Марка Ефимовича переселились в Россию из Германии во времена Екатерины Великой, а может быть, даже Петра Первого, и по документам числились как дворяне Петербургской губернии. После окончания С.-Петербургской Медико-хирургической академии Марк Ефимович долгое время служил управляющим казенной аптекой приказа о ссыльных в Тобольске, где был близок с семьей Менделеевых. Дмитрий Менделеев и старшая дочь Марка Ефимовича от первого брака София дружили детьми и впоследствии, уже в Петербурге, были обручены, но в последний момент Сонечка от венчания отказалась. Но это совсем другая история... После возвращения из Тобольска семья поселилась в провинциальном городе Любани Петербургской губернии, где у Марка Ефимовича была аптека и где родился старший сын от второго брака – Амос – отец Галины Амосовны. В 1976 году Марк Ефимович добровольно поехал в Туркестан с целью принять участие в подавлении холеры, эпидемия которой свирепствовала тогда в тех местах. Помогая больным, он заразился сам и умер в тех далеких краях, оставив двух маленьких сыновей...

Амос Маркович – военный инженер, участник Первой мировой войны, полковник царской армии, изобретатель (в семейном архиве сохранились десятки патентов на изобретения, а также авторских и заявочных свидетельсв), художник, известный в спортивном мире как один из победителей Олимпиады 1912 года в Стокгольме и Второй Российской Олимпиады 1914 года в Риге.

Дед Галины Амосовны по материнской линии – Иван Григорьевич Семенович – сын учителя из Австрийской Галиции, в 1874 году окончил историко-филологический факультет Императорского Петербургского университета и без малого сорок пять лет преподавал курс греческого и латинского языков в мужских гимназиях. В этом же году он присягнул на подданство России. С 1977 года и до закрытия после переворота 1917 года, когда следы деда теряются, он служил в Московской мужской первой гимназии на Волхонке. Там же, в помещении гимназии, жила семья Ивана Григорьевича, и провела детство моя мама. Брат мамы – Михаил Амосович – оставил несколько толстых тетрадей своих дневниковых записей, где подробно и очень красочно описывает жизнь семьи в разные периоды, в том числе свое детство. Очень увлекательное чтиво! Огромное спасибо ему от всех нас, кто не поленился заглянуть в эти тетради.

Моя мама... Так много хочется о ней сказать! И вспоминается только хорошее, доброе, светлое... Родилась она летом 1908 года, когда семья жила в поселке Оллила (Солнечногорск) на северном берегу Финского залива на летней даче Амоса Марковича. Крестили ее в Преображенской церкви поселка Куоккала (Репино), в семейном архиве сохранилось свидетельство о рождении и крещении Галины Каш, выданное Финляндской Духовной Консисторией в городе Выборге.

Зимой семья жила в Петербурге, где работал Амос Маркович. Из адресных книг «Весь Петербург» известно несколько адресов Кашей, я прошла по этим адресам, лучше всего сохранился дом на Гороховой улице, о котором часто вспоминала мама, особенно прогулки в Адмиралтейском саду и по набережным Невы. Очень она любила Петербург! Всю жизнь стремилась туда, часто отдыхала в родных краях, особенно любила рыбалку на Карельском перешейке.

В Петербурге, в Кронштадте, на Карельском перешейке Каши прожили вплоть до начала Первой мировой войны. В 1914 году Амос Маркович уехал на фронт, переправив жену и троих детей в Москву, на Волхонку, к дедушке и бабушке Семеновичам. Переезд в Москву оказался первым и последним, больше Москву, кроме недолгой эвакуации в 1941 году, мама никогда не покидала.

В 1917 году Иван Григорьевич был вынужден освободить квартиру, так как гимназия практически перестала существовать, преподаватели стали никому не нужны, долгое время древние языки были не востребованы строителями нового общества. Амос Маркович снял квартиру в районе Плющихи в Большом Трубном (Земледельческом) переулке. Семья переехала в дом И.К. Кондратьева.

О первых годах учебы мамы сохранились сведения весьма приблизительные, в основном, из дневников Михаила Амосовича: «Галю водили в частную школу В.В. Сумароковой в Сивцев-Вражском переулке... Были женские гимназии, куда ходила моя сестра. Это была гимназия сестер Пичинских в Коковинском переулке... Я эту гимназию хорошо помню, так как после реформы учебных заведений в этом здании была четвертая трудовая школа, и я учился там вместе с сестрой... В школу ходить было далековато. Надо было пройти Ружейный переулок, выйти на Сенной рынок, который стал оживать, пройти Смоленскую площадь и целый квартал Смоленского рынка. Каковинский переулок был там, где сейчас находится Новый Арбат».

Гимназии эти перестали существовать с приходом новой власти, остались в том, «старом мире». Появились новые советские школы, программа обучения в которых еще не установилась, учебники долгое время были дореволюционные, задачки с купцами и отмененными уже пудами, аршинами и вершками, а количество и расположение школ постоянно менялось. Так, в 1918 году мама поступила в третью группу 18-й советской школы, а в 1925 году окончила девять групп Единой трудовой советской школы № 15 Хамовнического района во втором Смоленском переулке.

Надо сказать, что школьные годы детей пришлись на очень тяжелые годы жизни страны. О жизни семьи во время революции и обеих войн, сопровождавших их голоде и холоде, о болезни и смерти в 1919 году от брюшного тифа мамы Евгении Ивановны и старшего брата Аркадия, о наездах папы с фронта и жизни, вернее, выживании детей без родителей, когда одиннадцатилетняя Галя осталась за хозяйку, о «буржуйке» с трубой, выходящей в форточку и воронах, из которых варили суп, я подробно написала в своей книге. Здесь же мне хочется добавить несколько слов дяди Миши о сестре: «В эту зиму мы с Галей переболели корью. Первой заболела она, и мне тоже хотелось болеть вместе, и я нарочно пил из ее чашки и гладил ее руки и, конечно, заболел. Мы были очень дружны, она учила меня по Детской энциклопедии, читала вслух разные книги из Библиотеки «Золотое детство», учила арифметике, задавая задачки, и для отдыха читала и заставляла меня читать замечательные сказки русских писателей... Когда я пошел в школу, я был, благодаря сестре, довольно начитан и очень полюбил литературу».

Осенью 1922 года в Москве открылись пункты добровольного американского общества помощи голодающим детям России – АРА, дети посещали такой пункт в Дорогомилове, с питанием стало полегче. Время шло, дети как-то где-то учились, очень часто бегали в кино, благо кинотеатры были рядом: Художественный, Карнавал (Юный зритель), Арс (Наука и знание). Миша очень увлекался кинематографом и впоследствии стал кинооператором. Очень много времени они проводили в расположенном напротив дома манеже П.Т. Гвоздева, где учились не только верховой езде, но и мастерству ухаживания за лошадьми, любовь к которым мама пронесла через всю жизнь.

Время шло, у детей появилась мачеха, Амос Маркович женился на давно обожавшей его двоюродной сестре жены Надежде Антонюк. Отношения в семье складывались не просто, дети фактически опять были предоставлены самим себе.

Наступил 1926 год, москвичам он запомнился очень сильным наводнением (вода поднялась более чем на семь метров). У нас сохранилась фотография, где мама стоит на берегу разлившейся Москва-реки с симпатичным молодым человеком. Да, в этом году во дворе гимназии С.А. Арсеньевой на Пречистенке мама познакомилась с Женей Радомским, а в 1928 году она переехала из Земледельческого в Денежный переулок. В этом старинном московском особняке в семье папиного отчима в огромной коммунальной квартире с одним туалетом (уж простите меня за подробности) на тридцать (!) человек с печкой-голландкой, керосинками и керогазами, неистребимыми разнообразными насекомыми (еще раз простите, пожалуйста), с огромной, обвитой диким виноградом, великолепной верандой и большим заросшим двором мои родители прожили тридцать лет (!) вплоть до переезда в другую квартиру. Я уже намного позднее поняла, как тяжело было маме существовать в навязанной жизнью атмосфере среди людей, с которыми при других обстоятельствах вряд ли свела бы ее судьба. Но моей школьной подруге Люсе, которая жила на Смоленской площади в бараке без всяких удобств, наше жилище казалось дворянской усадьбой (она была сиротой, в нашей семье все относились к ней как к родной, мама ее очень любила, а Люся с огромной теплотой вспоминала маму всю жизнь).

Сейчас на месте нашего дома сооружено одноэтажное здание, весьма отдаленно напоминающее признанное официально Главным управлением по охране памятников историческим строением, а вместо веранды красуется... «ризалит с арочным окном». Я все чаще думаю, как хорошо, что мама не видит того, что происходит с нами в последнее время. Приближались, мягко говоря, тревожные тридцатые годы... Были арестованы многие друзья и соратники дедушки Амоса Марковича, в Тверской губернии в Красном Холме, где выросло не одно поколение Семеновичей, был арестован по статье 58-10 УК РСФСР старший сын Ивана Григорьевича земский врач Владимир Иванович, которого увезли в Москву, и больше семья его не видела... Впоследствии он был реабилитирован. А Амоса Марковича, я думаю, спас от преследований соответствующими органами один интересный факт его биографии: в октябре 1917 года он был послан полковым революционным комитетом в Петроград в Смольный, где доложил Ленину о том, что «полк находится в его рапоряжении», а в 1922 году он принял красную присягу.

В конце двадцатых годов мама закончила курсы чертежников, очень недолго работала по этой специальности, так как мечтала совсем о другом, но во время войны, в Котласе, куда мы были эвакуированы с МОГЭСом, где работал папа, умение чертить ей очень пригодилось и даже спасло, она смогла работать чертежницей и, следовательно, иметь рабочую (служащую?) продовольственную карточку и хоть какую-то зарплату.

В 1931 году в роддоме им. Г.Л. Грауэрмана у мамы родилась дочка, которую в семье звали Лялюлей, а потом просто Лю, по имени, данному ей (мне) при рождении в честь актрисы МХАТа Аллы Констатиновны Тарасовой, которая очень нравилась маме, никогда не звали.

Надо сказать, на долю поколения моих родителей пришлось исключительно много бед и горя: война, революция, гражданская война, потери, голод и разруха, коллективизация, сталинские репрессии, опять война, снова потери, голод и разруха. Жили в Советской России в этот период, период коллективизации и индустриализации, впрочем, как и во все другие периоды, революционный, послереволюционный, довоенный, военный, послевоенный, оттепельный, социализма с человеческим лицом и т.д. и т.п., весьма и весьма бедно, особенно так называемые советские служащие, а наша семья, как на грех, состояла из одних служащих – инженеров, врачей, педагогов. Приведу несколько цитат из писем мамы папе, который довольно часто бывал в командировках и, думаю, добавлять уже ничего не надо: «Сегодня я была в МОГЭСе, записалась на дрова», «Мне подруга принесла талон на туфли, и теперь я должна ходить по Москве в поисках нигде не продающейся обуви», «Лялюля носит твои боты. Не знаю, в чем бы она ходила. Сейчас в продаже бот совсем нет, а в калошах после болезни холодно», «Есть ли в Ленинграде керосинки? Купи обязательно», «Посылаю две белые тряпочки для ремонта белья» и так я могу продолжать очень долго.

В одном из писем военных лет я прочитала такую фразу: «Я болела с 1936 года, т.е. с первого курса института». Чем она болела, я, к сожалению, не знаю, в семье об этом никогда не говорили. В каком институте она училась в 1936 году? По официальным данным в институт она поступила в 1939, училась всю войну и закончила в 1945 году. Это был Московский государственный педагогический институт им. В.И. Ленина – МГПИ (ныне Московский педагогический университет), дефектологический факультет. Ей была присвоена квалификация преподавателя средней школы по специальности русского языка и литературы. Но по этой специальности она никогда не работала. Первая запись в трудовой книжке рассказывает нам о том, что Г.А. Каше в сентябре 1940 года была зачислена в Научно-методический центр по детской психоневрологии (НАМЕЦ) на должность логопеда, где она проработала до начала войны, когда в июле 1941 года логопедический кабинет был закрыт, начались бомбежки, дежурства на крыше для обезвреживания «зажигалок», мирным жителям было приказано покинуть Москву. Далее война, эвакуация, Котлас, Киров и все переживания и лишения, связанные с этим периодом нашей жизни. В октябре нас с мамой отправили на север, а уже летом 1942 года мы сбежали оттуда и стали пробираться домой. Путь наш лежал через Киров, где находился Кировский педагогический институт, где, судя по сохранившимся документам, можно было сдать очередные зачеты и экзамены. Я не устаю поражаться целеустремленности и воле мамы: будучи в эвакуации, не имея возможности вернуться в Москву, так как столица была на военном положении и въезд в нее был запрещен, мама посылает запрос в этот институт о сдаче экзаменов и получает «грозный» ответ: «При выезде на к/п необходимо иметь при себе паспорт, данное отношение и справку о сдаче хлебной карточки на время поездки. Без этих документов хлеб выдаваться не будет». Не знаю, сдала ли она хлебную карточку, но все экзамены сдала на «отлично».

Тем временем мы продолжали пробираться в Москву, где нас ждали родные, меня – новая школа, мама собиралась продолжать учебу и строила планы о работе. Пешком, на попутных грузовых машинах, на каких-то телегах, останавливаясь в деревнях, где последние вещички обменивали на стакан пшена или гороха, мы упорно приближались к дому. Я не помню, где именно нас подобрали солдаты, но до Москвы мы доехали в теплушке военного поезда, скрываясь от постоянного патруля под грудой одеял. До сих пор отчетливо помню, как там было жарко, душно, страшно, особенно, когда мама выходила из вагона с большим металлическим чайником и бесконечно долго, как мне казалось, стояла в очереди за кипятком, и как хотелось на волю! «На волю» мы вышли где-то в районе Лосиноостровской. Москва была еще закрыта – для въезда и проживания в ней нужны были специальные пропуска. Вид у нас, несмотря ни на что, стараниями мамы был вполне сносный, обе в летних платьицах, без вещей, налегке. Нас можно было принять за вышедших погулять москвичек, а не нарушающих паспортный режим преступниц. И приняли – таки! Мы прошли через КПП (контрольно-пропескной пункт), как будто гуляли тут каждый день, не оглядываясь, не обращая на военнослужащих ни малейшего внимания. Нас не окликнули, не остановили, не потребовали документы, не отправили назад к месту временной прописки, в пункт эвакуации, в негостеприимный город Котлас!

Итак, мы в Москве! Но мы не имели на это право, нас не прописывали, не выдавали продовольственных и промтоварных карточек, невозможно было поступить на работу. Но мы дома! Правда не совсем, т.к. наша комната была занята: в ней жили и топили «буржуйку» нашими книгами и нашей мебелью соседи из разбомбленного во дворе дома. Мы поселились у дедушки Амоса Марковича в Земледельческом переулке в комнате Михаила Амосовича, который был на фронте, а через полтора-два года мы вернулись в нашу родную коммуналку. Папы в Москве не было, он постоянно был в отъезде: строительство ГЭС им. Сталина в Сталиногорске, уничтожение этой станции перед наступлением немцев на Москву и последующее ее восстановление, проектирование и строительство первой атомной электростанции где-то на севере, восстановление взорванных нами же электростанций при отступлении на территории вплоть до Германии, где он жил даже первые послевоенные годы.

Постепенно жизнь налаживалась. В декабре 1942 года мама поступила на работу в детскую поликлинику № 21 в Дорогомилове на 2-й Извозной улице сначала на полную ставку, а потом, после поступления в 1948 году в Научно-исследовательский институт дефектологии Академии педагогических наук РСФСР, на полставки. Сохранилось письмо мамы от июня 1945 года: «Отдел народного образования предложил мне прочитать лекции для дошкольных работников по постановке звуков. Ты знаешь, как я боялась всегда публичных выступлений, но все же я согласилась, во-первых, потому что надо же когда-нибудь начинать, а тут есть толчок, во-вторых, потому, что я сама заинтересована в том, чтобы развернуть работу в детских садах, а в третьих, лекции оплачиваются по 50 руб. в час». В этот период мама ведет большую работу со студентами-практикантами МГПИ. Она очень любила эту работу, много рассказывала о ней, и даже сохранились благодарности за 1949 – 1950 годы, адресованные логопеду А.Г. Каше от деканата института за «внимательное и чуткое отношение к студентам 3-го курса логопедического отделения и за большую методическую помощь».

Все послевоенные годы и начало пятидесятых годов мама занималась не только практической, но и научной работой, и к концу 1955 года была закончена диссертация.

В 1954 и 1959 годах у мамы появились внуки, которых она очень любила, уделяла им очень много внимания, вела дневники их общего развитя и, особенно, развития речи. Намного позже я, когда уже сама пыталась работать над диссертацией при наличии всего остального – кухни, магазинов и очередей, уроков детей и их проблем, хронической нехватки материальных средств и т.д. и т.п., – поняла, как трудно было ей в те годы, когда родился первый внук, дочка заканчивала университет, в комнате в коммунальной квартире проживало две семьи и няня, что создавало полное отсутствие условий для каких-либо занятий дома – те же очереди, те же трудности. Как она справлялась со всем этим, не представляю. И, надо сказать, я восхищаюсь тем, что она сумела сделать так, что у меня не сохранилось ни малейшего чувства какого-то ущемления, брошенности, невнимания с ее стороны, упреков, что я мало помогаю и т.п. Она сумела сделать так, что я просто с присущим молодости эгоизмом не замечала, как трудно было ей. И она успешно все преодолела и справилась великолепно, за что я ее бесконечно уважаю.

В научно-исследовательском институте, что на улице Погодина 8, мама проработала всю жизнь, начав учительницей клинического сектора, затем логопедом логопедического отдела института и, наконец, старшим научным сотрудником сектора логопедии. В декабре 1956 года она защитила диссертацию и получила диплом кандидата педагогических наук.

В 1976 году на семидесятом году жизни от тяжелой болезни после почти пятидесяти лет совместной жизни практически накануне «золотой свадьбы», ушел из жизни Евгений Александрович, это была для мамы очень тяжелая утрата, папа любил ее всю жизнь, заботился о ней, я бы сказала, самоотверженно.

В 1978 году у нее появился первый правнук, а в 1980 – первая правнучка, остальных правнуков, а теперь уже и праправнуков мама уже не застала.

В 1983 году специализированным советом института она была утверждена научным корреспондентом АПН СССР.

Книги, учебники, статьи, методики, методические руководства и пособия пользовались огромным спросом у специализированных дошкольных и школьных учреждений всей страны. Отовсюду приходили запросы с просьбой прислать экземпляры тех или иных печатных и даже рукописных материалов,научных разработок, методических рекомендаций. Тиражи книг расходились моментально, их не хватало, и мама часто отправляла куда-то в глубь страны, куда не доходили книги и журналы, свои рабочие экземпляры или покупала их в «Педагогической книге» десятками экземпляров. Ее научные и деловые связи выходили даже за пределы страны, о чем в домашнем архиве сохранилось несколько документов.

В нашей домашней библиотеке сохранилось также около четырех десятков книг, подаренных маме сначала ее учителями (Ф.Ф. Рау, Р.М. Боскис, М.Г. Генинг, В.И. Бельтюков, Л.В. Нейман, Д.Н. Богоявленский, М.Ф. Гнездилов и др.), затем коллегами (Р.Е. Левина, Р.И. Шуйфер, Н.А. Чевелева, Л.Ф. Спирова), а в последние годы ученицами (А.В. Ястребова, Е.М. Мастюкова, Т.Б. Филичева). Обращает на себя внимание то, что практически все дарственные надписи содержат не только принятые в подобных случаях слова огромного уважения, но и слова благодарности, теплые слова благодарности от всей души. Да, она действительно помогала всем, чем только могла, всегда безотказно и безвозмездно.

У нас дома сохранились если не все, то почти все научные труды мамы, книги и статьи. И более двух десятков. За книги «Основы теории и практики логопедии» (1969), «Исправление недостатков произношения у дошкольников» (1971) и «Дидактический материал по исправлению недостатков речи у детей дошкольного возраста» (1972) – все в соавторстве – постановлением президиума АПН СССР присуждены первые премии Академии педагогических наук СССР и вручены соответствующие дипломы.

Последним прижизненным изданием была книга «Подготовка к школе детей с недостатками речи», выпущенная в 1985 году, когда маме шел уже семьдесят восьмой год. А выпуском последних двух книг (книга и дидактический материал) занималась уже в 1988 – 1989 годах ее ученица и соавтор Т.Б. Филичева, за что мы благодарны ей от всей души. У нас было десять экземпляров этих изданий, приобретенных в издательстве, и еще долго мне звонили из разных городов и весей с просьбой подарить им экземпляр, поскольку в магазинах они разошлись моментально. И я раздавала их благодарным людям, пока не остался один-единственный, на который тоже долго посягали просители, но я удержалась и оставила в семье как память о маме. Последний раз у меня брали дидактический материал для снятия копии совсем недавно, года три тому назад.

Сохранилось довольно много фотографий Галины Амосовны в самых разных местах и в самые разные периоды жизни. Она умела отдыхать, отрываясь на некоторое время от московской суеты, всегда напряженной работы и домашних дел, будь то сад и огород с поспевающей клубникой или падающими на землю яблоками (как можно, это же все витамины для детей!), путешествие к Черному морю, в Алтайские горы или на Западную Украину в места своих предков, и, наконец, поездки на рыбалку, особенно на озера родного Карельского перешейка, что она из всех отпускных благ особенно любила.

Особо хочу рассказать о фотографии от 1 января 1985 года, на которой близкие по интересам и работе люди, ее сотрудники и и соратники. Эти, в основном, не очень молодые женщины, с которыми мама проработала десятки лет, посвятили свою жизнь помощи детям, нуждающихся в ней. Я, к сожалению, не помню, где и по какому поводу (вероятно, судя по дате, по случаю наступившего Нового года) они встречались, но это была последняя для мамы встреча с коллегами и последняя фотография мамы. Галина Амосовна во втором ряду третья слева, а крайняя справа в этом же ряду коллега, соавтор, близкая в течение многих лет подруга мамы Рахиль (Р.И. Шуйфер).

Мамы не стало 7 мая 1986 года. Прошло почти тридцать лет с этого дня, а она все еще живет среди нас, ни одно застолье в нашей большой семье не обходится без того, чтобы не помянуть нашу маму, бабушку, пра- и прапрабабушку Галину Амосовну Каше.

Обратная связь
https://museum.ikprao.ru/